Помимо мелодий, которые на слуху у каждого, Уильямс создал композиции менее известные, но не менее замечательные. Такова пьеса «Окно в прошлое» из фильма «Гарри Поттер и узник Азкабана», пронизанная фольклорными интонациями, что закономерно, поскольку в своём академическом творчестве Джон Уильямс обращался к кельтскому эпосу. А особую архаичность мелодии придаёт звучание блок-флейты.
Серенада для струнных, написанная Эдвардом Элгаром. Первый после Генри Перселла британский композитор, вкус которого воспитывался на сочинениях Карла Филиппа Эмануэля Баха, Гайдна, Моцарта и на старой английской церковной музыке. Важным событием в жизни композитора стала встреча Элгара с Кэролайн Элис: все лучшие сочинения появились на свет в годы их совместной жизни, композитор был обязан своим вдохновением ей. Серенада для струнных, которая прозвучала, была написана в самом начале их супружеской жизни.
Генрик Кузьняк начал свой творческий путь с любительского оркестра: он и сам играл в оркестре и сочинял музыку для него, а "всё ради девчонок, которые приходили потанцевать под их игру" (по воспоминаниям самого композитора). Этот оркестр имел в составе две трубы, кларнет и аккордеон. Годы спустя он напишет музыку для комедии Ва-банк, использовав тот же состав. А во время записи он специально просил музыкантов играть фальшиво, дабы передать звучание ресторанного оркестра.
Произведение было написано чешским композитором Антонином Дворжаком. В 50-летнем возрасте он был приглашён в Нью-Йорк на пост директора Национальной Консерватории Америки. В Новом свете он знакомится с фольклором коренных американцев и афроамериканцев, а также «уличной» музыкой. Композитор писал: «Ничего нет слишком низкого и незначительного для музыканта. Гуляя, он должен прислушиваться ко всем маленьким свис-тунам, уличным певцам, играющим на шарманке слепцам. Иногда я столь захвачен наблюдениями над этими людьми, что не могу от них оторваться, так как время от времени я улавливаю в этих обрывках темы, повторяющиеся мелодии, которые звучат как голос народа». Именно этот голос он воплотил в своей Девятой симфонии, озаглавленной «Из Нового Cвета».
Британские "учёные" доказали, что анимешники любят жизнь в разы больше. Аниме славится в первую очередь своим отчетливым стилем рисовки и красочностью. А яркие и теплые цвета позитивно влияют на восприятие мира, помогают видеть хорошее вокруг. Несмотря на свое нереалистичное содержание, зачастую аниме поучительны и отвечают на насущные вопросы бытия. "Ковбой бибоп" - как раз-таки тот сериал, который создан отнюдь не для юного зрителя. Например, по мере развития сюжета каждый герой аниме встречается с собственным прошлым, и они вынуждены давать ответы на вопросы, от которых долго бежали. Также в этой картине транслируются идеи даосизма, стоицизма и экзистенциализма.
Духовой ансамбль исполнил произведение "Death by Glamour" из игры "Undertale" в аранжировке Арсения Изметинского. Игровая индустрия набирает колоссальные обороты: созданы специальные платформы для трансляции игр, организуются турниры, фестивали. И, конечно же, эта ниша не обходится без музыкального сопровождения, даже всемирно известная советская игра "тетрис" не обошлась без музыки. Очень часто саундтреки пишут специально под определенную игру, так случилось и с Death by Glamour: разработчик игры "Undertale" Тоби Фокс сам же написал музыку к своему проекту.
Мы выступили на открытии фестиваля азиатских культур "Колорит Азии", проходившем в Культурном Центре. Оркестр исполнил несколько саундтреков из аниме под видеоряд в сопровождении театрального номера от студенческой организации «Высшая Школа Геншина» в оригинальных костюмах. Поппури включало в себя мелодии из «Унесённые Призраками», «Ведьмина Служба Доставки», «Юри на Льду!», «Вайолет Эвергарден», «Принцесса Мононоке» и «Наруто».
Наш оркестр ВШЭ принял участие в концерте фестиваля "Ночь", проходившем в Культурном центре НИУ ВШЭ. Музыканты исполнили саундтрек из кинофильма "Звёздные Войны", композитором которого является Джон Виллиамс. Эта композиция, также известная как Love Theme from "Attack of the Clones", звучит как гимн трагической любви Энакина Скайуокера и Падме Амидалы, соединяя в себе нежность, тревогу и неизбежность рока. Музыка начинается с завораживающей мелодии, которая то взлетает, то опускается, словно отражая взлёты и падения влюблённых. Средняя часть композиции наполнена драматизмом, передавая предчувствие трагедии, но затем тема возвращается в своём первоначальном, чистом виде, оставляя ощущение светлой грусти и вечной надежды.
У нас есть видеозапись целого выступления! На этом отчётном концерте прозвучали лирические и драматические произведения — от нежного "Andante Quasi Adagio" Кулау до мощного "Concerto Grosso" Блоха. Публика окунулась в волшебный мир «Щелкунчика» Чайковского, прониклась меланхолией «Интермеццо» Холста и энергией «Палладио» Дженкинса. Особое место заняли кинематографические шедевры: трогательная тема из «Списка Шиндлера» Уильямса, загадочная мелодия из «Шерлока», волшебные мотивы «Гарри Поттера» и ностальгическая «Once Upon a December» из «Анастасии».
Знаменитый хит Рэя Чарльза «Hit the Road Jack» в аранжировке для симфонического оркестра зазвучал по-новому — сохранив дерзкий дух блюза, но облачив его в роскошные оркестровые одежды. Оркестр не просто исполнил классику R&B — он разыграл целую драматическую сцену, где каждый инструмент стал голосом в этом весёлом, но беспощадном музыкальном «расставании». В оркестровой версии особенно ярко прозвучал контраст между лёгкостью мелодии и её бунтарским характером. Динамичные кульминации, мощные унисоны струнных и джазовые импровизации духовых превратили эту композицию в настоящий симфонический блюз — энергичный, страстный и бесконечно харизматичный.
Яркая, стремительная и наполненная искромётным юмором увертюра к «Свадьбе Фигаро» в исполнении симфонического оркестра прозвучала как настоящий музыкальный фейерверк. Особое очарование исполнению придала прозрачность фактуры — даже в самых динамичных моментах оркестр сохранял кристальную чистоту звучания, позволяя слушателю уловить все тонкости моцартовского гения. Завершилась увертюра блестящей, почти театральной кодой, оставив ощущение праздника и предвкушения сценического действа. Этот шедевр Моцарта в исполнении оркестра напомнил, почему его музыка остаётся вечно молодой — она полна безудержной радости жизни, изысканной простоты и того самого «моцартовского света», что и спустя века озаряет концертные залы.
С первых мощных аккордов медных духовых и зловещего глиссандо струнных оркестр погрузил слушателей в атмосферу культового фильма «Охотники за привидениями». Главная тема, исполненная трубами с бравурной энергией, моментально узнаваема — это гимн команде эксцентричных охотников за паранормальным. Виолончели и контрабасы создали плотную, «призрачную» фактуру, а ударные с их чёткими синкопами добавили ритмической остроты. Особый шарм придали оркестровые эффекты: загадочные пассажи флейт-пикколо, жутковатые кластеры струнных и внезапные динамические контрасты, будто возникающие из ниоткуда призраки.
С первых же тактов знаменитый саксофонный рифф, переданный струнной группой в унисон с медными, сразу погрузил зал в атмосферу нуарного детектива 1950-ых. Главную тему, которую в оригинале ведёт саксофон, здесь подхватили виолончели и трубы, создавая напряжённый диалог между струнными и духовыми. Ударные с их чёткими синкопами и щёлкающий контрабас добавили композиции фирменного «крутого» ритма, а внезапные паузы и акценты лишь усилили ощущение детективной интриги.
Когда контрабасы зашептали тот самый гипнотический рифф, а ударные отбивали ритм словно шаги по горящему тротуару, стало ясно — это не кавер. Это революция. Аранжировка Алексея Мясина не переодела поп-хит в фрак, а вскрыла его ДНК: виолончели заменили синтезаторный бас, превратив его в пульс подземного города, деревянные духовые парили как голос Джексона в записи — с придыханием и нервом, а медная группа вдруг выдала джазовый прорыв, будто Куинси Джонс подмигнул из 1983 года.
Когда первая скрипка коснулась темы — не сыграла, а выдохнула её — в зале стало тихо, будто все разом забыли, как дышать. Аранжировка для симфонического оркестра превратила хипстерский джаз 60-х в ночную исповедь: гобой заменил голос Одри Хепберн — тот же надлом, но без слов, арпеджио арфы рассыпались как лунные блики на асфальте, виолончели вели диалог сами с собой, будто вспоминая «завтраки у Тиффани». Но главное чудо случилось в кульминации: медные не заиграли — зашептали, превратив «my huckleberry friend» в молитву. А последний звук скрипки растворился так, будто рассвет смыл всю эту историю, оставив только фантомную тоску по тому, чего не было.
"Oblivion" Астора Пьяццоллы в исполнении симфонического оркестра – это не музыка. Это призрак танго, застрявший между реальностью и забвением. С первых нот гобоя, прорезающего тишину как нож штору, становится ясно – это не концерт. Это ночная исповедь. Струнные не играют – они кровоточат звуком, каждая нота как шрам от старой раны: виолончели шепчут то, что нельзя сказать вслух, контрабасы стонут вполголоса, как больные в больничной палате, скрипки дрожат, будто руки пьяницы, наливающего последний бокал. Внезапно всё замирает. Наступает та самая "обливион" – забвение. Но оркестр не даёт вам убежать. Медные врываются как наваждение, заставляя снова и снова проживать эту боль. Финал? Его нет. Есть только обрыв – будто падение в чёрную дыру. Последний звук растворяется, оставляя после себя вопрос: "А было ли это на самом деле?" Это не исполнение. Это звуковая ловушка Пьяццоллы – вы вошли, но выйти уже не сможете. Забудьте.
Симфонический оркестр взял эту средневековую застольную песнь и развернул её как античный свиток – с торжественным блеском и игривой небрежностью. Получился не концертный номер, а шумный пир в академических декорациях: то ли коронация богини мудрости, то ли последний банкет перед сессией. Мелодия, знакомая каждому студенту со времён латинских кварталов, вдруг обрела барочную пышность. Она то кокетливо кружилась в вальсовом ритме, то маршировала с напускной важностью, будто процессия выпускников в смешных квадратных шапочках. В кульминации же гимн и вовсе распахнулся как соборные врата – ослепительно, победно, с таким размахом, что казалось: вот он, саундтрек к вечной молодости человеческого духа.
Оркестр взял этот знаменитый опус Пьяццоллы и разорвал его на части — чтобы собрать заново, уже по своим правилам. Получился не просто танго, а настоящий манифест свободы в звуке — где классическая выверенность вдруг начала дышать горячим ритмом аргентинских улиц. Тема, сотканная из нервных пассажей и резких акцентов, то рассыпалась на отдельные голоса, то вновь собиралась в плотный, почти осязаемый звуковой клубок. Временами казалось, будто сам дух Буэнос-Айреса вселился в строгий симфонический состав — настолько органично сочетались здесь академическая точность и необузданная энергия.
Беспечная мелодия, будто крадущаяся на мягких лапах, то растворялась в джазовых гармониях медных, то вдруг представала во всей академической строгости — словно пантера, случайно зашедшая в оперный театр. Это было не исполнение, а музыкальная маскарадная вечеринка, где каждый инструмент притворялся то детективом, то вором, то самой той загадочной розовой кошкой. После таких звуков хочется надеть смокинг, украсть что-нибудь ненужное и скрыться в ночи под смех вибрафона. P.S. Симфонический оркестр доказал: даже у самой легкомысленной музыки может быть аристократическое альтер-эго. Главное — не потерять по дороге розовые перчатки.
Скрипки взметнулись вверх, как мантия Дамблдора на ветру, медные протрубили торжественный гимн факультетов, а арфа рассыпала звёздную пыль аккордов. И вот уже знакомые звуки превращаются в трёхмерный портал — где-то между кульминацией слышится шелест страниц "Большого гримуара", в тремоло струнных угадывается полёт совы, а валторны вторят эху Запретного леса. Особое волшебство — в динамике: оркестр то сжимается до камерного звучания (будто мы под мантией-невидимкой), то взрывается мощным tutti (точь-в-точь как заклинание "Экспекто Патронум!"). И когда в финале тема возвращается к той самой челесте, но уже окружённая ореолом вибрафона, понимаешь: музыка Уильямса — это и есть ожившая палочка-выручалочка, способная перенести любого в мир чудес.
"O Fortuna" в симфоническом катаклизме: когда музыка становится стихией. С первыми ударами литавр, сотрясающими зал как удар судьбы, стало ясно — это не концертное исполнение, а ритуальное действо. Оркестр и хор не просто представили знаменитую кантату Орфа — они разверзли врата музыкального апокалипсиса, где громоподобные унисоны медных слились с яростным натиском ударных, создавая ощущение, будто сами стены концертного зала начали колебаться под напором звуковой волны. Хор, подобный голосу разгневанного средневекового божества, не пел — проклинал, бросая в пространство латинские тексты как заклинания.